Дорогие друзья, в этом году именинников вместе с нами будут поздравлять известные мастера поэтического слова. Надеюсь, получится интересно.

                                               С уважением, О.И.Сафронова

 

ПОЗДРАВЛЯЕМ ИМЕНИННИКОВ ОКТЯБРЯ!

 

1 ОКТЯБРЯ – КРАВЧЕНКО АЛЕКСАНДР АНАТОЛЬЕВИЧ

Вместе с нами поздравляет

Лермонтов Михаил Юрьевич – русский поэт, прозаик, драматург, художник.Поручик лейб-гвардии Гусарского полка.

(родился 3 (15) октября 1814г.)

 

Казачья колыбельная песня

 

Спи, младенец мой прекрасный,

   Баюшки-баю.

Тихо смотрит месяц ясный

   В колыбель твою.

Стану сказывать я сказки,

   Песенку спою;

Ты ж дремли, закрывши глазки,

   Баюшки-баю.

 

По камням струится Терек,

   Плещет мутный вал;

Злой чечен ползет на берег,

   Точит свой кинжал;

Но отец твой старый воин,

   Закален в бою:

Спи, малютка, будь спокоен,

   Баюшки-баю.

 

Сам узнаешь, будет время,

   Бранное житье;

Смело вденешь ногу в стремя

   И возьмешь ружье.

Я седельце боевое

   Шелком разошью...

Спи, дитя мое родное,

   Баюшки-баю.

 

Богатырь ты будешь с виду

   И казак душой.

Провожать тебя я выйду -

   Ты махнешь рукой...

Сколько горьких слез украдкой

   Я в ту ночь пролью!..

Спи, мой ангел, тихо, сладко,

   Баюшки-баю.

 

Стану я тоской томиться,

   Безутешно ждать;

Стану целый день молиться,

   По ночам гадать;

Стану думать, что скучаешь

   Ты в чужом краю...

Спи ж, пока забот не знаешь,

   Баюшки-баю.

 

Дам тебе я на дорогу

   Образок святой:

Ты его, моляся богу,

   Ставь перед собой;

Да, готовясь в бой опасный,

   Помни мать свою...

Спи, младенец мой прекрасный,

   Баюшки-баю.

 

 

* * *

Кто в утро зимнее, когда валит

Пушистый снег и красная заря

На степь седую с трепетом глядит,

Внимал колоколам монастыря;

В борьбе с порывным ветром этот звон

Далеко им по небу унесён,-

И путникам он нравился не раз,

Как весть кончины иль бессмертья глас.

 

И этот звон люблю я! - Он цветок

Могильного кургана, мавзолей,

Который не изменится; ни рок,

Ни мелкие несчастия людей

Его не заглушат; всегда один,

Высокой башни мрачный властелин,

Он возвещает миру всё, но сам -

Сам чужд всему, земле и небесам.

 

 

* * *

Когда волнуется желтеющая нива,

И свежий лес шумит при звуке ветерка,

И прячется в саду малиновая слива

Под тенью сладостной зеленого листка;

 

Когда росой обрызганный душистой,

Румяным вечером иль утра в час златой,

Из-под куста мне ландыш серебристый

Приветливо кивает головой;

 

Когда студеный ключ играет по оврагу

И, погружая мысль в какой-то смутный сон,

Лепечет мне таинственную сагу

Про мирный край, откуда мчится он,—

 

Тогда смиряется души моей тревога,

Тогда расходятся морщины на челе,—

И счастье я могу постигнуть на земле,

И в небесах я вижу бога.

 

 

Молитва (В минуту жизни трудную...)

 

В минуту жизни трудную

Теснится ль в сердце грусть,

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

 

Есть сила благодатная

В созвучьи слов живых,

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

 

С души как бремя скатится,

Сомненье далеко —

И верится, и плачется,

И так легко, легко...

 

 

* * *

На севере диком стоит одиноко

   На голой вершине сосна,

И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим

   Одета, как ризой, она.

 

И снится ей всё, что в пустыне далекой,

   В том крае, где солнца восход,

Одна и грустна на утёсе горючем

   Прекрасная пальма растет.

 

 

* * *

На серебряные шпоры

Я в раздумии гляжу;

За тебя, скакун мой скорый,

За бока твои дрожу.

 

Наши предки их не знали

И, гарцуя средь степей,

Толстой плеткой погоняли

Недоезженных коней.

 

Но с успехом просвещенья,

Вместо грубой старины,

Введены изобретенья

Чужеземной стороны;

 

В наше время кормят, холют,

Берегут спинную честь...

Прежде били — нынче колют!..

Что же выгодней?— Бог весть!..

 

 

Надежда

 

Есть птичка рая у меня,

На кипарисе молодом

Она сидит во время дня,

Но петь никак не станет днём;

Лазурь небес - её спина,

Головка пурпур, на крылах

Пыль золотистая видна,-

Как отблеск утра в облаках.

И только что земля уснёт,

Одета мглой в ночной тиши,

Она на ветке уж поёт

Так сладко, сладко для души,

Что поневоле тягость мук

Забудешь, внемля песне той,

И сердцу каждый тихий звук

Как гость приятен дорогой;

И часто в бурю я слыхал

Тот звук, который так люблю;

И я всегда надеждой звал

Певицу мирную мою!

 

 

* * *

Нет, не тебя так пылко я люблю,

Не для меня красы твоей блистанье:

Люблю в тебе я прошлое страданье

И молодость погибшую мою.

 

Когда порой я на тебя смотрю,

В твои глаза вникая долгим взором:

Таинственным я занят разговором,

Но не с тобой я сердцем говорю.

 

Я говорю с подругой юных дней,

В твоих чертах ищу черты другие,

В устах живых уста давно немые,

В глазах огонь угаснувших очей.

 

 

* * *

Нет, я не Байрон, я другой,

Еще неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

Я раньше начал, кончу ране,

Мой ум немного совершит;

В душе моей, как в океане,

Надежд разбитых груз лежит.

Кто может, океан угрюмый,

Твои изведать тайны? Кто

Толпе мои расскажет думы?

Я - или бог - или никто!

 

Парус

 

Белеет парус одинокой

В тумане моря голубом!..

Что ищет он в стране далёкой?

Что кинул он в краю родном?..

 

Играют волны - ветер свищет,

И мачта гнется и скрыпит...

Увы! он счастия не ищет

И не от счастия бежит!

 

Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой...

А он, мятежный, просит бури,

Как будто в бурях есть покой!

 

 

* * *

Посреди небесных тел

   Лик луны туманный,

Как он кругл и как он бел,

   Точно блин с сметаной.

 

Кажду ночь она в лучах

   Путь проходит млечный.

Видно, там на небесах

   Масленица вечно!

 

 

Русалка

 

Русалка плыла по реке голубой,

   Озаряема полной луной;

И старалась она доплеснуть до луны

   Серебристую пену волны.

 

И шумя и крутясь, колебала река

   Отраженные в ней облака;

И пела русалка - и звук ее слов

   Долетал до крутых берегов.

 

И пела русалка: "На дне у меня

   Играет мерцание дня;

Там рыбок златые гуляют стада;

   Там хрустальные есть города;

 

И там на подушке из ярких песков

   Под тенью густых тростников

Спит витязь, добыча ревнивой волны,

   Спит витязь чужой стороны.

 

Расчесывать кольца шелковых кудрей

   Мы любим во мраке ночей,

И в чело и в уста мы в полуденный час

   Целовали красавца не раз.

 

Но к страстным лобзаньям, не зная зачем,

   Остается он хладен и нем;

Он спит - и, склонившись на перси ко мне,

   Он не дышит, не шепчет во сне!"

 

Так пела русалка над синей рекой,

   Полна непонятной тоской;

И, шумно катясь, колебала река

   Отраженные в ней облака.

 

10 ОКТЯБРЯ – ГРЕЧКО НЕОНИЛА ВАРФОЛОМЕЕВНА

Вместе с нами поздравляет

Алигер Маргарита Иосифовна – русская советская поэтесса и переводчица, журналистка, военный корреспондент

(родилась 7 октября 1915г.)

 

* * *

Какая осень!

Дали далеки.

Струится небо,

землю отражая.

Везут медленноходые быки

тяжёлые телеги урожая.

 

И я в такую осень родилась.

 

Начало дня

встаёт в оконной раме.

Весь город пахнет спелыми плодами.

Под окнами бегут ребята в класс.

А я уже не бегаю - хожу,

порою утомляюсь на работе.

А я уже с такими не дружу,

меня такие называют "тётей".

Но не подумай,

будто я грущу.

Нет!

Я хожу притихшей и счастливой,

фальшиво и уверенно свищу

последних фильмов легкие мотивы.

Пойду гулять

и дождик пережду

в продмаге или в булочной Арбата.

 

Мы родились

в пятнадцатом году,

мои двадцатилетние ребята.

Едва встречая первую весну,

не узнаны убитыми отцами,

мы встали

в предпоследнюю войну,

чтобы в войне последней

стать бойцами.

 

Кому-то пасть в бою?

А если мне?

О чём я вспомню

и о чём забуду,

прислушиваясь к дорогой земле,

не веря в смерть,

упрямо веря чуду.

А если мне?

 

Ещё не заржаветь

штыку под ливнем,

не размыться следу,

когда моим товарищам пропеть

со мною вместе взятую победу.

Её услышу я

сквозь ход орудий,

сквозь холодок последней темноты...

 

Ещё едят мороженое люди

и продаются мокрые цветы.

Прошла машина,

увезла гудок.

Проносит утро

новый запах хлеба,

и ясно тает облачный снежок

голубенькими лужицами неба.

 

 

* * *

А наши судьбы, помыслы и слава,

мечты, надежды, радость и беда -

сейчас ещё расплавленная лава,

текущая в грядущие года.

 

Ничто не затеряется, не сгинет,

и эта лава, наших судеб сплав,

от дуновенья времени остынет,

прекраснейшие формы отыскав.

 

Возникнут многозвучные поэмы,

томов бессмертных непреклонный ряд.

В них даже те из нас, что нынче немы,

взволнованно дыша, заговорят.

 

За глубину их, зрелость, безупречность

их в собственность охотно примет

                            вечность

сокровищ мира бережная мать -

и классикой велит именовать.

 

Но рядом с ними будет жить веками

тот первый мастер, что в избытке сил

живую лаву голыми руками

брал, обжигаясь, и лепил.

 

 

Да и нет

 

Если было б мне теперь

восемнадцать лет,

я охотнее всего

отвечала б: нет!

 

Если было б мне теперь

года двадцать два,

я охотнее всего

отвечала б: да!

 

Но для прожитых годов,

пережитых лет,

мало этих малых слов,

этих "да" и "нет".

 

Мою душу рассказать

им не по плечу.

Не расспрашивай меня,

если я молчу.

 

 

* * *

За какие такие грехи

не оставшихся в памяти дней

все трудней мне даются стихи,

что ни старше душа, то трудней.

И становится мне всё тесней

на коротком отрезке строки.

Мысль работает ей вопреки,

а расстаться немыслимо с ней.

Отдаю ей всё больше труда.

От обиды старею над ней.

Всё не то, не к тому, не туда,

приблизительней, глуше, бледней.

Я себе в утешенье не лгу,

задыхаясь в упреке глухом.

Больше знаю и больше могу,

чем сказать удается стихом.

Что случилось? Кого мне спросить?

Строй любимых моих и друзей

поредел... Всё трудней полюбить.

Что ни старше душа, то трудней.

Не сдавайся, не смей, не забудь,

как ты был и силён и богат.

Продолжай несговорчивый путь

откровений, открытий, утрат.

И не сдай у последних вершин,

где на стыке событий и лет

человек остаётся один,

и садится за прозу поэт.

 

 

* * *

Летний день заметно убывает.

Августовский ветер губы сушит.

Мелких чувств на свете не бывает.

Мелкими бывают только души.

Даже ревность может стать великой,

если прикоснется к ней Отелло...

А любви, глазастой, многоликой,

нужно, чтобы сердце пламенело,

чтоб была она желанной ношей,

непосильной для душонок хилых.

 

Что мне делать, человек хороший,

если я жалеть тебя не в силах?

 

Ты хитришь, меня же утешая,

притворяясь хуже и моложе:

дескать, мол, твоя любовь большая,

а моя поменьше,- ну и что же?

 

Мне не надо маленькой любови,

лучше уж пускай большое лихо.

...Лето покидает Подмосковье.

На минуту в мире стало тихо.

 

 

* * *

Мне жалко радостей ребячьих,

которых больше в мире нет,-

одесских бубликов горячих,

дешевых маковых конфет.

 

Того волшебного напитка,

что ударял внезапно в нос.

Того целебного избытка

недоумений, сил и слёз.

 

Мне жалко первых вдохновений,

идущих штормом на причал,

необратимости мгновений,

неповторимости начал.

 

Я буду жить, светло жалея

свой каждый миг, свой каждый путь.

Но если бы явилась фея

и предложила все вернуть...

 

За сполох чистый, сполох ранний

далёких радостей моих

я не отдам очарований

туманной памяти о них.

 

 

На восходе солнца

 

Первый шорох, первый голос

первого дрозда.

Вспыхнула и откололась

поздняя звезда.

Все зарделось, задрожало...

Рассвело у нас...

А в Америке, пожалуй,

сумерки сейчас.

Но, клубясь по всей Европе,

отступает ночь...

Новый день зарю торопит,—

ждать ему невмочь!

Мы с тобой стоим у входа

завтрашнего дня.

Ощущение восхода

молодит меня.

Так на том и благодарствуй,

ранняя заря,

утреннее государство,

родина моя!

 

 

* * *

Несчетный счет минувших дней

неужто не оплачен?

...Мы были во сто крат бедней

и во сто крат богаче.

Мы были молоды, горды,

взыскательны и строги.

И не было такой беды,

чтоб нас свернуть с дороги.

И не было такой войны,

чтоб мы не победили.

И нет теперь такой вины,

чтоб нам не предъявили.

Уж раз мы выжили.

                Ну, что ж!

Судите, виноваты!

Все наше:

          истина и ложь,

победы и утраты,

и стыд, и горечь, и почет,

и мрак, и свет из мрака.

...Вся жизнь моя — мой вечный счет,

с лихвой, без скидок и без льгот,

на круг,— назад и наперед,—

оплачен и оплакан.

 

 

О красоте

 

По всей земле, во все столетья,

великодушна и проста,

всем языкам на белом свете

всегда понятна красота.

Хранят изустные творенья

и рукотворные холсты

неугасимое горенье

желанной людям красоты.

Людьми творимая навеки,

она понятным языком

ведёт рассказ о человеке,

с тревогой думает о нем

и неуклонно в жизни ищет

его прекрасные черты.

 

Чем человек сильней и чище,

тем больше в мире красоты.

 

И в сорок пятом, в сорок пятом

она светила нам в пути

и помогла моим солдатам

ее из пламени спасти.

 

Для всех людей, для всех столетий

они свершили подвиг свой,

и этот подвиг стал на свете

примером красоты земной.

 

И эта красота бездонна,

и безгранично ей расти.

 

 

* * *

Осень только взялась за работу,

только вынула кисть и резец,

положила кой-где позолоту,

кое-где уронила багрец,

и замешкалась, будто решая,

приниматься ей этак иль так?

То отчается, краски мешая,

и в смущенье отступит на шаг...

То зайдется от злости и в клочья

все порвёт беспощадной рукой...

И внезапно, мучительной ночью,

обретёт величавый покой.

И тогда уж, собрав воедино

все усилья, раздумья, пути,

нарисует такую картину,

что не сможем мы глаз отвести.

И притихнем, смущаясь невольно:

что тут сделать и что тут сказать?

...А она всё собой недовольна:

мол, не то получилось опять.

И сама уничтожит всё это,

ветром сдует, дождями зальёт,

чтоб отмаяться зиму и лето

и сначала начать через год.

 

25 ОКТЯБРЯ – ЛЫСЦОВА АННА

Вместе с нами поздравляет

Матвеева Новелла Николаевна - советская и российская поэтесса, прозаик, драматург, бард, переводчица, литературовед

(родилась 7 октября 1934г.)

 

 

Гимн перцу

 

Раскаленного перца стручок,

   Щедрой почвы ликующий крик,

Ты, наверное, землю прожёг,

   Из которой чертёнком возник.

 

Страны солнца, взлелеяв тебя,

   Проперчились до самых границ,

Пуще пороха сыплют тебя

   Там из перечниц-пороховниц.

 

Орден кухни,

     Герб кладовых,

Южных блюд огнедышащий флаг -

    Ты на полках,

    На пёстрых столах,

    В пыльных лавках,

        Особенно в них.

 

И представишь ли тёмный навес,

Где серьгою трясёт продавец,

Коли там не висят у дверей

Связки перца, как связки ключей

От запальчивых южных сердец?

 

Я хвалю тебя! Ты молодец!

    Ты садишься на все корабли,

    Ты по радужной карте земли

    Расползаешься дымным пятном;

Ты проходишь, как радостный гном,

    По извилистым, тёплым путям,

    Сдвинув на ухо свой колпачок,-

И на север являешься к нам,

    Раскалённо-пунцовый стручок.

И с тобою врывается юг

    В наши ветры и в наши дожди...

 

Просим!

    Милости просим, мой друг,

В наши перечницы!

    Входи!

 

Правда, мы - порожденье зимы,

    Но от острого рты не кривим,

А при случае сможем и мы

    Всыпать перцу себе и другим.

 

Разве даром в полях января

    Пахнет перцем российский мороз!

Разве шутка российская зря

    Пуще перца доводит до слёз?!

 

...Славлю перец!-

В зерне и в пыльце.

Всякий: чёрный - в багряном борще

(Как бесёнок в багряном плаще),

Красно-огненный - в красном словце.

Славлю перец

Во всём, вообще!

Да; повсюду,

        Во всём,

    Вообще!

 

 

Маяк

 

Я истинного, иссиня-седого

Не испытала моря. Не пришлось.

Мне только самый край его подола

Концами пальцев тронуть довелось.

Но с маяком холодновато-грустным

Я как прямой преемственник морей

Беседую. Да, да, я говорю с ним

От имени спасенных кораблей!

Спасибо, друг, что бурными ночами

Стоишь один, с испариной на лбу,

И, как локтями, крепкими лучами

Растаскиваешь темень, как толпу.

За то, что в час, когда приносит море

К твоим ногам случайные дары -

То рыбку в блеске мокрой мишуры,

То водоросли с длинной бахромою,

То рыжий от воды матросский нож,

То целый город раковин порожних,

Волнисто-нежных, точно крем пирожных,

То панцирь краба,- ты их не берёшь.

Напрасно кто-то, с мыслью воровскою

Петляющий по берегу в ночи,

Хотел бы твой огонь, как рот рукою,

Зажать и крикнуть: "Хватит! Замолчи!"

Ты говоришь. Огнём. Настолько внятно,

Что в мокрой тьме, в прерывистой дали,

Увидят

И услышат

И превратно

Тебя не истолкуют корабли.

 

 

Вы думали...

 

Вы думали, что я не знала,

Как вы мне чужды,

Когда, склоняясь, подбирала

Обломки дружбы.

 

Когда глядела не с упрёком,

А только с грустью,

Вы думали - я рвусь к истокам,

А я-то - к устью.

 

Разлукой больше не стращала.

Не обольщалась.

Вы думали, что я прощала,

А я - прощалась.

 

 

* * *

Есть вопиющий быт, есть вещие примеры,

При всей их важности не лезущие в стих.

Закон стиха суров: он ставит нам барьеры

И говорит: «Скачи, но лишь от сих до сих».

 

Есть клады ценных слёз, есть копи, есть пещеры

Алмазных вымыслов и фактов золотых,

Но муза не придаст им ни малейшей веры,

Пока отделки блеск не заиграл на них.

 

Как часто темная певца терзает сила!

Как песня бы его страданья облегчила!

Пой, торопись, Орфей! Твой дар тебя спасет!

 

Уж весь подземный сонм его за платье ловит...

Он может умереть, пока слова готовит!

Но не готовых слов он не произнесёт.

 

 

* * *

Набрела на правильную строчку

(Как бывало иногда)

Но дала ей — в записи — отсрочку

И — опять забыла! Не беда:

 

Может статься, в странах неоткрытых

Всё равно найдется место ей

Где-то там — среди людей забытых,

Дел забытых и забытых дней.

 

 

Следы

 

Ночь напечатала прописью

Чьи-то на глине следы...

Над плоскодонного пропастью

Эхо, как пушечный дым...

   Видно, прошёл тут и, шёпотом,

   Песню пропел пилигрим:

   Долго — стреляющим хохотом!—

   Горы смеялись над ним...

      (Вижу, как ночь приближается

      Высохшим руслом реки:

      Но всё равно продолжается

      Песня, словам вопреки!)

Где это море?— вы спросите,—

Где этот пляшущий риф?

Где — без морщинки, без проседи —

Юный зелёный залив?

   Где эти заросли тесные,

   В лунной бесплотной пыльце?

   Звери да птицы чудесные?

   Люди с огнём на лице?

      Гибкие пальцы упрямые?

      Чаши? Цепочки с резьбой?

      (Эхо! Не путай слова мои:

      Я говорю не с тобой!

 

      ...Вижу, как ночь приближается

      Высохшим руслом реки:

      Но всё равно продолжается

      Песня, словам вопреки.)

 

Ночь напечатала прописью

Чьи-то на глине следы.

Над плоскодонною пропастью

Эхо, как пушечный дым.

   В сумрак, исчерченный змеями,

   Русло уходит, ветвясь...

   В путь!— между розными звеньями

   Рвусь восстанавливать связь.

 

 

20 НОЯБРЯ – КОВЫЛИН МИХАИЛ ИЛЬИЧ

Вместе с нами поздравляет

Багрицкий Эдуард Георгиевич – русский поэт «Серебряного века», переводчик, драматург, художник-график.

(родился 22 октября (3 ноября) 1895г.)

 

 

Возвращение

 

Кто услышал раковины пенье,

Бросит берег и уйдёт в туман;

Даст ему покой и вдохновенье

Окруженный ветром океан...

 

Кто увидел дым голубоватый,

Подымающийся над водой,

Тот пойдет дорогою проклятой,

Звонкою дорогою морской...

 

Так и я...

Моё перо писало,

Ум выдумывал,

А голос пел;

Но осенняя пора настала,

И в деревьях ветер прошумел...

 

И вдали, на берегу широком

О песок ударилась волна,

Ветер соль развеял ненароком,

Чайки раскричались дотемна...

 

Буду скучным я или не буду -

Всё равно!

        Отныне я - другой...

Мне матросская запела удаль,

Мне трещал костёр береговой...

 

Ранним утром

Я уйду с Дальницкой.

Дынь возьму и хлеба в узелке,-

Я сегодня

Не поэт Багрицкий,

Я - матрос на греческом дубке...

 

Свежий ветер закипает брагой,

Сердце ударяет о ребро...

Обернется парусом бумага,

Укрепится мачтою перо...

 

Этой осенью я понял снова

Скуку поэтической нужды;

Не уйти от берега родного,

От павлиньей

Радужной воды...

 

Только в море

Бесшабашней пенье,

Только в море

Мой разгул широк.

Подгоняй же, ветер вдохновенья,

На борт накренившийся дубок...

 

 

* * *

О Полдень, ты идёшь в мучительной тоске

Благословить огнем те берега пустые,

Где лодки белые и сети золотые

Лениво светятся на солнечном песке.

Но в синих сумерках ты душен и тяжёл —

За голубую соль уходишь дымной глыбой,

Чтоб ветер, пахнущий смолой и свежей рыбой,

Ладонью влажною по берегу провёл.

 

 

Осенняя ловля

 

Осенней ловли началась пора,

Смолистый дым повиснул над котлами,

И сети, вывешенные на сваях,

Колышутся от стука молотков.

И мы следим за утреннею ловлей,

Мы видим, как уходят в море шхуны,

Как рыбаков тяжёлые баркасы

Солёною нагружены треской.

Кто б ни был ты: охотник ли воскресный,

Или конторщик с пальцами в чернилах,

Или рыбак, или боец кулачный,

В осенний день, в час утреннего лова,

Когда уходят парусные шхуны,

Когда смолистый дым прохладно тает

И пахнет вываленная треска,

Ты чувствуешь, как начинает биться

Пирата сердце под рубахой прежней.

Хвала тебе! Ты челюсти сжимаешь,

Чтоб не ругаться боцманскою бранью,

И на ладонях, не привыкших к соли,

Мозоли крепкие находишь ты.

Где б ни был ты: на берегу Аляски,

Закутанный в топорщащийся мех,

На жарких островах Архипелага

Стоишь ли ты в фланелевой рубахе,

Или у Клязьмы с удочкой сидишь ты,

На волны глядя и следя качанье

Внезапно дрогнувшего поплавка,—

Хвала тебе! Простое сердце древних

Вошло в тебя и расправляет крылья,

И ты заводишь боевую песню,—

Где грохот ветра и прибой морей.

 

 

Осень

 

По жнитвам, по дачам, по берегам

Проходит осенний зной.

Уже необычнее по ночам

За хатами псиный вой.

Да здравствует осень!

Сады и степь,

Горючий морской песок -

Пропитаны ею, как чёрствый хлеб,

Который в спирту размок.

Я знаю, как тропами мрак прошит,

И полночь пуста, как гроб;

Там дичь и туман

В травяной глуши,

Там прыгает ветер в лоб!

Охотничьей ночью я стану там,

На пыльном кресте путей,

Чтоб слушать размашистый плеск и гам

Гонимых на юг гусей!

Я на берег выйду:

Густой, густой

Туман от солёных вод

Клубится и тянется над водой,

Где рыбий косяк плывёт.

И ухо моё принимает звук,

Гудя, как пустой сосуд;

И я различаю:

На юг, на юг

Осётры плывут, плывут!

Шипенье подводного песка,

Неловкого краба ход,

И чаек полёт, и пробег бычка,

И круглой медузы лёд.

Я утра дождусь...

А потом, потом,

Когда распахнётся мрак,

Я на гору выйду...

В родимый дом

Направлю спокойный шаг.

Я слышал осеннее бытиё,

Я море узнал и степь;

Я свистну собаку, возьму ружьё

И в сумку засуну хлеб.

Опять упадает осенний зной,

Густой, как цветочный мёд,-

И вот над садами и над водой

Охотничий день встаёт...

 

 

Славяне

 

Мы жили в зелёных просторах,

Где воздух весной напоён,

Мерцали в потупленных взорах

Костры кочевавших племён...

 

Одеты в косматые шкуры,

Мы жертвы сжигали тебе,

Тебе, о безумный и хмурый

Перун на высоком столбе.

 

Мы гнали стада по оврагу,

Где бисером плещут ключи,

Но скоро кровавую брагу

Испьют топоры и мечи.

 

Приходят с заката тевтоны

С крестом и безумным орлом,

И лебеди, бросив затоны,

Ломают осоку крылом.

 

Ярила скрывается в тучах,

Стрибог подымается ввысь,

Хохочут в чащобах колючих

Лишь волк да пятнистая рысь...

 

И желчью сырой опоённый,

Трепещет Перун на столбе.

Безумное сердце тевтона,

Громовник, бросаю тебе...

 

Пылают холмы и овраги,

Зарделись на башнях зубцы,

Проносят червонные стяги

В плащах белоснежных жрецы.

 

Рычат исступлённые трубы,

Рокочут рыдания струн,

Оскалив кровавые зубы,

Хохочет безумный Перун!..

 

 

Дом

 

Хотя бы потому, что потрясён ветрами

Мой дом от половиц до потолка;

И старая сосна трёт по оконной раме

Куском селёдочного костяка;

И глохнет самовар, и запевают вещи,

И женщиной пропахла тишина,

И над кроватью кружится и плещет

Дымок ребяческого сна,-

Мне хочется шагнуть через порог знакомый

В звероподобные кусты,

Где ветер осени, шурша снопом соломы,

Взрывает ржавые листы,

Где дождь пронзительный (как леденеют щеки!),

Где гнойники на сваленных стволах,

И ронжи скрежет и отзыв далекий

Гусиных стойбищ на лугах...

И всё болотное, ночное, колдовское,

Проклятое - всё лезет на меня:

Кустом морошки, вкусом зверобоя,

Дымком ночлежного огня,

Мглой зыбунов, где не расслышишь шага.

...И вдруг - ладонью по лицу -

Реки расхристанная влага,

И в небе лебединый цуг.

Хотя бы потому, что туловища сосен

Стоят, как прадедов ряды,

Хотя бы потому, что мне в ночах несносен

Огонь олонецкой звезды,-

Мне хочется шагнуть через порог знакомый

(С дороги, беспризорная сосна!)

В распахнутую дверь,

В добротный запах дома,

В дымок младенческого сна...