Дорогие друзья, в этом году именинников вместе с нами будут поздравлять известные мастера поэтического слова. Надеюсь, получится интересно.

                                               С уважением, О.И.Сафронова

 

ПОЗДРАВЛЯЕМ ИМЕНИННИКОВ ЯНВАРЯ!

 

1 ЯНВАРЯ – ГАРКУША ЕВГЕНИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ

Вместе с нами поздравляет

Глазков Николай Иванович

(родился 30 января 1919 года) -  советский поэт и переводчик, член Союза писателей СССР. Эпизодический актёр кино.

 

 

* * *

В силу установленных привычек

Я играю сыгранную роль.

Прометей - изобретатель спичек,

Но отнюдь не спичечный король.

 

Этот дар дается только даром,

Но к фортунным и иным дарам

По путям, проверенным и старым,

Мы идем, взбираясь по горам,

 

Если же и есть стезя иная,

О фортунных и иных дарах,

То и дело нам напоминает

Кошелек, набитый, как дурак.

 

У него в руках искусства залежь,

Радость жизни, вечная весна,

А восторжествует новизна лишь,

Неосознанная новизна.

 

Славен, кто выламывает двери

И сквозь них врывается в миры,

Кто силен, умен и откровенен,

Любит труд, искусство и пиры.

 

А не тот, кто жизнь ведет монаха,

У кого одна и та же лень.

Тяжела ты, шапка Мономаха,-

Без тебя, однако, тяжелей!

 

 

Ворон

 

Черный ворон, черный дьявол,

Мистицизму научась.

Прилетел на белый мрамор

В час полночный, черный час.

 

Я спросил его: - Удастся

Мне в ближайшие года

Где-нибудь найти богатство?-

Он ответил: - Никогда!

 

Я сказал: - В богатстве мнимом

Сгинет лет моих орда,

Все же буду я любимым?-

Он ответил: - Никогда!

 

Я сказал: - Невзгоды часты,

Неудачник я всегда.

Но друзья мои добьются счастья?-

Он ответил: - Никогда!

 

И на все мои вопросы,

Где возможны "нет" и "да",

Отвечал вещатель грозный

Безутешным НИКОГДА!..

 

Я спросил: - Какие в Чили

Существуют города?-

Он ответил: - Никогда!-

И его разоблачили!

 

 

* * *

Все происходит по ступеням,

Как жизнь сама.

Я чувствую, что постепенно

Схожу с ума.

 

И, не включаясь в эпопеи,

Как лампа в ток,

Я всех умнее - и глупее

Среди дорог.

 

Все мысли тайные на крики

Я променял.

И все написанные книги,-

Все про меня.

 

Должно быть, тишина немая

Слышней в сто крат.

Я ничего не понимаю,

Как и Сократ.

 

Пишу стихи про мир подлунный

Который раз?

Но все равно мужик был умный

Екклезиаст.

 

В реке причудливой, как Янцзы,

Я затону.

Пусть не ругают вольтерьянцы

Мою страну.

 

 

Глухонемые

 

Когда я шел и думал - или-или,

Глухонемые шли со мною рядом.

Глухонемые шли и говорили,

А я не знал - я рад или не рад им.

 

Один из них читал стихи руками,

А два других руками их ругали,

Но как глухонемой - глухонемых,

Я неспособен был услышать их.

 

 

* * *

Куда спешим? Чего мы ищем?

Какого мы хотим пожара?

Был Хлебников. Он умер нищим,

Но Председателем Земшара.

Стал я. На Хлебникова очень,

Как говорили мне, похожий:

В делах бессмыслен, в мыслях точен,

Однако не такой хороший.

Пусть я ленивый, неупрямый,

Но все равно согласен с Марксом:

В истории что было драмой,

То может повториться фарсом.

 

 

* * *

Лез всю жизнь в богатыри да в гении,

Небывалые стихи творя.

Я без бочки Диогена диогеннее:

Сам себя нашел без фонаря.

 

Знаю: души всех людей в ушибах,

Не хватает хлеба и вина.

Даже я отрекся от ошибок -

Вот какие нынче времена.

 

Знаю я, что ничего нет должного...

Что стихи? В стихах одни слова.

Мне бы кисть великого художника:

Карточки тогда бы рисовал.

 

Я на мир взираю из-под столика,

Век двадцатый - век необычайный.

Чем столетье интересней для историка,

Тем для современника печальней!

 

 

Младший брат

 

Я в детстве бросил рисовать.

Кто в этом виноват?

Хочу виновника назвать:

Мой милый младший брат.

 

Меня он рано превзошел:

Похоже - значит, хорошо

Свой собственный портрет

Набрасывал карандашом.

А я так мог?.. Нет, нет!

 

Посредственные, не скорбя,

Свои рисунки сжег,

А старшеклассного себя

Легко утешить смог:

 

Мой брат рисует лучше пусть,

Рисунки - пустяки,

А у меня отличный вкус,

И я пишу стихи.

В искусстве - так казалось мне -

Я больше понимал.

Мне нравились Мане, Моне,

Гоген и Ренуар.

 

Мой брат поздней меня узнал

Про то, кем был Ван-Гог,

Но постоянно рисовал -

Художником стать мог.

 

И мог в Манеже выставлять

Он свой автопортрет,

И мог еще известней стать,

Чем я теперь поэт.

 

Печальным словом помяну

Года больших утрат:

В Отечественную войну

Погиб мой младший брат.

 

 

5 ЯНВАРЯ – КОВТУН СЕРГЕЙ ВИКТОРОВИЧ

Вместе с нами поздравляет

Николай Михайлович Рубцов

(родился 3 января 1936 года)  - — русский лирический поэт.

 

 

Деревенские ночи

 

Ветер под окошками,

                 тихий, как мечтание,

А за огородами

            в сумерках полей

Крики перепелок,

            ранних звезд мерцание,

Ржание стреноженных

                 молодых коней...

К табуну

     с уздечкою

             выбегу из мрака я,

Самого горячего

            выберу коня,

И по травам скошенным,

                  удилами звякая,

Конь в село соседнее

                 понесет меня.

Пусть ромашки встречные

                  от копыт сторонятся,

Вздрогнувшие ивы

                 брызгают росой,-

Для меня, как музыкой,

                  снова мир наполнится

Радостью свидания

                 с девушкой простой!

Все люблю без памяти

                 в деревенском стане я,

Будоражат сердце мне

                 в сумерках полей

Крики перепелок,

            дальних звезд мерцание,

Ржание стреноженных

                 молодых коней...

 

 

* * *

В минуты музыки печальной

Я представляю желтый плес,

И голос женщины прощальный,

И шум порывистых берез,

 

И первый снег под небом серым

Среди погаснувших полей,

И путь без солнца, путь без веры

Гонимых снегом журавлей...

 

Давно душа блуждать устала

В былой любви, в былом хмелю,

Давно понять пора настала,

Что слишком призраки люблю.

 

Но все равно в жилищах зыбких —

Попробуй их останови!—

Перекликаясь, плачут скрипки

О желтом плесе, о любви.

 

И все равно под небом низким

Я вижу явственно, до слез,

И желтый плес, и голос близкий,

И шум порывистых берез.

 

Как будто вечен час прощальный,

Как будто время ни при чем...

В минуты музыки печальной

Не говорите ни о чем.

 

 

Весна на море

 

Вьюги в скалах отзвучали.

Воздух светом затопив,

Солнце брызнуло лучами

На ликующий залив!

 

День пройдет — устанут руки.

Но, усталость заслонив,

Из души живые звуки

В стройный просятся мотив.

 

Свет луны ночами тонок,

Берег светел по ночам,

Море тихо, как котенок,

Все скребется о причал...

 

 

* * *

Ветер всхлипывал, словно дитя,

За углом потемневшего дома.

На широком дворе, шелестя,

По земле разлеталась солома...

 

Мы с тобой не играли в любовь,

Мы не знали такого искусства,

Просто мы у поленницы дров

Целовались от странного чувства.

 

Разве можно расстаться шутя,

Если так одиноко у дома,

Где лишь плачущий ветер-дитя

Да поленница дров и солома.

 

Если так потемнели холмы,

И скрипят, не смолкая, ворота,

И дыхание близкой зимы

Все слышней с ледяного болота...

 

 

Первый снег

 

Ах, кто не любит первый снег

В замерзших руслах тихих рек,

В полях, в селеньях и в бору,

Слегка гудящем на ветру!

 

В деревне празднуют дожинки,

И на гармонь летят снежинки.

И весь в светящемся снегу,

Лось замирает на бегу

На отдаленном берегу.

 

Зачем ты держишь кнут в ладони?

Легко в упряжке скачут кони,

И по дорогам меж полей,

Как стаи белых голубей,

Взлетает снег из-под саней...

 

Ах, кто не любит первый снег

В замерзших руслах тихих рек,

В полях, в селеньях и в бору,

Слегка гудящем на ветру!

 

 

Сентябрь

 

Слава тебе, поднебесный

Радостный краткий покой!

Солнечный блеск твой чудесный

С нашей играет рекой,

С рощей играет багряной,

С россыпью ягод в сенях,

Словно бы праздник нагрянул

На златогривых конях!

Радуюсь громкому лаю,

Листьям, корове, грачу,

И ничего не желаю,

И ничего не хочу!

И никому не известно

То, что, с зимой говоря,

В бездне таится небесной

Ветер и грусть октября...

 

 

* * *

Я люблю судьбу свою,

Я бегу от помрачений!

Суну морду в полынью

И напьюсь,

Как зверь вечерний!

Сколько было здесь чудес,

На земле святой и древней,

Помнит только темный лес!

Он сегодня что-то дремлет.

От заснеженного льда

Я колени поднимаю,

Вижу поле, провода,

Все на свете понимаю!

Вот Есенин -

          на ветру!

Блок стоит чуть-чуть в тумане.

Словно лишний на пиру,

Скромно Хлебников шаманит.

Неужели и они -

Просто горестные тени?

И не светят им огни

Новых русских деревенек?

Неужели

     в свой черед

Надо мною смерть нависнет,-

Голова, как спелый плод,

Отлетит от веток жизни?

Все умрем.

Но есть резон

В том, что ты рожден поэтом.

А другой - жнецом рожден...

Все уйдем.

Но суть не в этом...

 

 

11 ЯНВАРЯ – КОНДРАШОВА ИРИНА ПЕТРОВНА

Вместе с нами поздравляет

Ярослав Васильевич Смеляков

(родился 8 января 1912 года)  - русский советский поэт и переводчик, литературный критик. В 1934—1937 и 1951—1955 годах был репрессирован. Реабилитирован в 1956 году. Лауреат Государственной премии СССР (1967).

 

Майский вечер

 

Солнечный свет. Перекличка птичья.

Черемуха - вот она, невдалеке.

Сирень у дороги. Сирень в петличке.

Ветки сирени в твоей руке.

 

Чего ж, сероглазая, ты смеешься?

Неужто опять над любовью моей?

То глянешь украдкой. То отвернешься.

То щуришься из-под широких бровей.

 

И кажется: вот еще два мгновенья,

и я в этой нежности растворюсь,-

стану закатом или сиренью,

а может, и в облако превращусь.

 

Но только, наверное, будет скушно

не строить, не радоваться, не любить -

расти на поляне иль равнодушно,

меняя свои очертания, плыть.

 

Не лучше ль под нашими небесами

жить и работать для счастья людей,

строить дворцы, управлять облаками,

стать командиром грозы и дождей?

 

Не веселее ли, в самом деле,

взрастить возле северных городов

такие сады, чтобы птицы пели

на тонких ветвях про нашу любовь?

 

Чтоб люди, устав от железа и пыли,

с букетами, с венчиками в глазах,

как пьяные между кустов ходили

и спали на полевых цветах.

 

 

Денис Давыдов

 

Утром, вставя ногу в стремя,-

ах, какая благодать!-

ты в теперешнее время

умудрился доскакать.

 

(Есть сейчас гусары кроме:

наблюдая идеал,

вечерком стоят на стреме,

как ты в стремени стоял.

 

Не угасло в наше время,

не задули, извини,

отвратительное племя:

"Жомини да Жомини".)

 

На мальчишеской пирушке

В Царском,- чтоб ему!- Селе

были вы - и ты и Пушкин -

оба-два навеселе.

 

И тогда тот мальчик черный

прокурат и либерал,

по-нахальному покорно

вас учителем назвал.

 

Обождите, погодите,

не шумите - боже мой!-

раз вы Пушкина учитель,

значит, вы учитель мой!

 

 

* * *

Вот женщина,

которая, в то время

как я забыл про горести свои,

легко несет недюжинное бремя

моей печали и моей любви.

 

Играет ветер кофтой золотистой.

Но как она степенна и стройна,

какою целомудренной и чистой

мне кажется теперь моя жена!

 

Рукой небрежной волосы отбросив,

не опуская ясные глаза,

она идет по улице,

как осень,

как летняя внезапная гроза.

 

Как стыдно мне,

что, живший долго рядом,

в сумятице своих негромких дел

я заспанным, нелюбопытным взглядом

еще тогда ее не разглядел!

 

Прости меня за жалкие упреки,

за вспышки безрассудного огня,

за эти непридуманные строки,

далекая красавица моя.

 

 

Земляника

 

Средь слабых луж и предвечерних бликов,

на станции, запомнившейся мне,

две девочки с лукошком земляники

застенчиво стояли в стороне.

 

В своих платьишках, стираных и старых,

они не зазывали никого,

два маленькие ангела базара,

не тронутые лапами его.

 

Они об этом думали едва ли,

хозяечки светающих полян,

когда с недетским тщаньем продавали

ту ягоду по два рубля стакан.

 

Земли зеленой тоненькие дочки,

сестренки перелесков и криниц,

и эти их некрепкие кулечки

из свернутых тетрадочных страниц,

 

где тихая работа семилетки,

свидетельства побед и неудач

и педагога красные отметки

под кляксами диктантов и задач...

 

Проехав чуть не половину мира,

держа рублевки смятые в руках,

шли прямо к их лукошку пассажиры

в своих пижамах, майках, пиджаках.

 

Не побывав на маленьком вокзале,

к себе кулечки бережно прижав,

они, заметно подобрев, влезали

в уже готовый тронуться состав.

 

На этот раз, не поддаваясь качке,

на полку забираться я не стал -

ел ягоды. И хитрые задачки

по многу раз пристрастно проверял.

 

 

Маяковский

 

Из поэтовой мастерской,

не теряясь в толпе московской,

шел по улице по Тверской

с толстой палкою Маяковский.

 

Говорлива и широка,

ровно плещет волна народа

за бортом его пиджака,

словно за бортом парохода.

 

Высока его высота,

глаз рассерженный смотрит косо,

и зажата в скульптуре рта

грубо смятая папироса.

 

Всей столице издалека

очень памятна эта лепка:

чисто выбритая щека,

всероссийская эта кепка.

 

Счастлив я, что его застал

и, стихи заучив до корки,

на его вечерах стоял,

шею вытянув, на галерке.

 

Площадь зимняя вся в огнях,

дверь подъезда берется с бою,

и милиция на конях

над покачивающейся толпою.

 

У меня ни копейки нет,

я забыл о монетном звоне,

но рублевый зажат билет -

все богатство мое - в ладони.

 

Счастлив я, что сквозь зимний дым

после вечера от Музея

в отдалении шел за ним,

не по-детски благоговея.

 

Как ты нужен стране сейчас,

клубу, площади и газетам,

революции трубный бас,

голос истинного поэта!

 

 

 

Опять начинается сказка...

 

Свечение капель и пляска.

Открытое ночью окно.

Опять начинается сказка

на улице, возле кино.

 

Не та, что придумана где-то,

а та, что течет надо мной,

сопутствует мраку и свету,

в пыли существует земной.

 

Есть милая тайна обмана,

журчащее есть волшебство

в струе городского фонтана,

в цветных превращеньях его.

 

Я, право, не знаю, откуда

свергаются тучи, гудя,

когда совершается чудо

шумящего в листьях дождя.

 

Как чаша содружества - брагой,

московская ночь до окна

наполнена темною влагой,

мерцанием капель полна.

 

Мне снова сегодня семнадцать.

По улицам детства бродя,

мне нравится петь и смеяться

под зыбкою кровлей дождя.

 

Я снова осенен благодатью

и встречу сегодня впотьмах

принцессу в коротеньком платье

с короной дождя в волосах.

 

 

Ощущение счастья

 

Верь мне, дорогая моя.

Я эти слова говорю с трудом,

но они пройдут по всем городам

и войдут, как странники, в каждый дом.

 

Я вырвался наконец из угла

и всем хочу рассказать про это:

ни звезд, ни гудков -

за окном легла

майская ночь накануне рассвета.

 

Столько в ней силы и чистоты,

так бьют в лицо предрассветные стрелы

будто мы вместе одни, будто ты

прямо в сердце мое посмотрела.

 

Отсюда, с высот пяти этажей,

с вершины любви, где сердце тонет,

весь мир - без крови, без рубежей -

мне виден, как на моей ладони.

 

Гор - не измерить и рек - не счесть,

и все в моей человечьей власти.

Наверное, это как раз и есть,

что называется - полное счастье.

 

Вот гляди: я поднялся, стал,

подошел к столу - и, как ни странно,

этот старенький письменный стол

заиграл звучнее органа.

 

Вот я руку сейчас подниму

(мне это не трудно - так, пустяки)-

и один за другим, по одному

на деревьях распустятся лепестки.

 

Только слово скажу одно,

и, заслышав его, издалека,

бесшумно, за звеном звено,

на землю опустятся облака.

 

И мы тогда с тобою вдвоем,

полны ощущенья чистейшего света,

за руки взявшись, меж них пройдем,

будто две странствующие кометы.

 

Двадцать семь лет неудач - пустяки,

если мир - в честь любви - украсили флаги,

и я, побледнев, пишу стихи

о тебе

на листьях нотной бумаги.

 

 

* * *

Мальчики, пришедшие в апреле

в шумный мир журналов и газет,

здорово мы все же постарели

за каких-то три десятка лет.

 

Где оно, прекрасное волненье,

острое, как потаенный нож,

в день, когда свое стихотворенье

ты теперь в редакцию несешь?

 

Ах, куда там! Мы ведь нынче сами,

важно въехав в загородный дом,

стали вроде бы учителями

и советы мальчикам даем.

 

От меня дорожкою зеленой,

источая ненависть и свет,

каждый день уходит вознесенный

или уничтоженный поэт.

 

Он ушел, а мне не стало лучше.

На столе — раскрытая тетрадь.

Кто придет и кто меня научит,

как мне жить и как стихи писать?

 

 

Письмо домой

 

Твое письмо пришло без опозданья,

и тотчас - не во сне, а наяву -

как младший лейтенант на спецзаданье,

я бросил все и прилетел в Москву.

 

А за столом, как было в даты эти

у нас давным-давно заведено,

уже сидели женщины и дети,

искрился чай, и булькало вино.

 

Уже шелка слегка примяли дамы,

не соблюдали девочки манер,

и свой бокал по-строевому прямо

устал держать заезжий офицер.

 

Дым папирос под люстрою клубился,

сияли счастьем личики невест.

Вот тут-то я как раз и появился,

Как некий ангел отдаленных мест.

 

В казенной шапке, в лагерном бушлате,

полученном в интинской стороне,

без пуговиц, но с черною печатью,

поставленной чекистом на спине.

 

Так я предстал пред вами, осужденным

на вечный труд неправедным судом,

с лицом по-старчески изнеможденным,

с потухшим взглядом и умолкшим ртом.

 

Моя тоска твоих гостей смутила.

Смолк разговор, угас застольный пыл...

Но, боже мой, ведь ты сама просила,

чтоб в этот день я вместе с вами был!